«Селкинчек»

Актан Арым Кубат (Киргизстан)

Длительность: 48 мин

Год: 1993

«Селкинчек»

Май 08, 2020 - Июнь 23, 2020

Одиннадцатилетний мальчик Мирлан влюблен в девушку Айнуру пятнадцати-шестнадцати лет. Они много времени проводят вместе, качаются на качелях. Жизнь мирно течет своим чередом. Но однажды в их селение приезжает моряк, который начинает встречаться с Айнурой. Сердце Мирлана разрывается от тоски, пока, наконец, он не начинает рисовать на внешней стороне стены дома свою печаль.

Актан Арым Кубат

С Богом познать себя, оставаясь самим собой

Интервью

Роман Егоров и Мумтоз Ашрафханова, участники CCA LAB

- На сайте kyrgyzcinema указано, что фильм «Селкинчек» снят без привлечения литературы, театра и профессиональных актеров. Это было продиктовано как протест против классического искусства, о котором там много было сказано в советском союзе или вы снимали так как чувствуете, не погружаясь в глубокий анализ собственного творчества?

«Селкинчек», наверное, не протестный, а, скорее всего, вызов самому себе, когда пытался все минусы превратить в плюсы. Маленький бюджет, дешевая черно-белая пленка, Конвас и штатив, вместо осветительных приборов – естественное освещение, суровая натура, где вместо снега свирепствует ветер, который ощущается в каждом эпизоде, тем самым создавая дыхание в кадре. На съемках отказались от написанного сценария, предались интуиции, озарению, вдохновению. Единственным ситом моих ценностных ориентиров была моя первая профессия художника. «Целуются-не целуются» – так мы определяли элементы изображения, их взаимосвязь и согласованность, то, что мы называем своеобразной кинематографической образностью. Девушка и качели, чубастый мальчик и матрос, ракушка и глиняные горы, белизна стен и угольный рисунок, старые деревья, вцепившиеся в твердь земли и пыль, ускользающая из глаз – разве все это не «целуется»? Сейчас, анализируя, думаю, все это своего рода манифест бессознательного, который зарождается сознательным протестом.

- Вы упоминали, что ваши воспоминания в больше степени бесцветны, в фильме «Бешкемпир» вы использовали прием, когда ярко выделяются только некоторые предметы в серой действительности. Но в фильме про детство «Селкинчек», красок нет совсем. Какой цвет или цвета у вас ассоциируются с детством? «»

- Если мои воспоминания носят характер действия, то они монохромны, содержащие свет одного цвета. А эмоции моей памяти, безусловно, ярко окрашены цветом. Мне кажется, мозг сам регулирует, как ему адекватно сохранять информацию. Мы истребили инстинкты, не пытаемся понять логику своего мышления, напрочь игнорируем чутье и все меньше доверяем себе. Глобализация унифицирует все, в том числе и человека. «Селкинчек» – возвращение к истокам души и дань классике черно-белого кино, это возможность светом и тенью воссоздать утерянные чувства. Мое детство ассоциируется с белым цветом: стены дома, цветующие яблони, бабушкин белый платок... И почему-то те далекие дни кажутся белыми и чем старше, тем белее, как будто ускользают. Эти ощущения я попытался передать в «Селкинчеке», когда повествование уходит в долгую разбелку, возвышая тишину белого.

- Чему вы научились во время съемок фильма «Селкинчек», используете ли этот опыт до сих пор?

- Фильм начинается шквальным ветром. Местные его называют вестником весны. Он, поднимая, пыльную бурю, в буквальном смысле очищает все и вся и приходит пора обновления. Явление природы словно обрушилось на меня. «Селкинчек», обнажив мою биологическую сущность, тронул душу. И я перестал бояться быть наивным, стыдливое чувство выразиться обрело уверенность и увидел свои излюбленные персонажи, детали, натуру, от сюжета к сюжету, создавая экранное бытие моих переживаний. Приехав в Кок-Мойнок, долгое время не могли приступить к съемкам и только когда пришла идея с ракушкой, мы начали выдавать метраж. Потом, когда уже вышел фильм, я случайно прочитал, что в мифологии ракушка означает «губы Всевышнего» и слушающий обретает разум. Пишу эти строки, а за окном разыгрался ветер. По-моему есть моменты, когда твой микрокосм соприкасается со Вселенной, макрокосмом, как говорят, «смотря вниз, вижу верх» – именно это состояние и есть сакральное вдохновение. Нет формулы, как его обрести, но точно знаю, его можно легко потерять.

- Нам, как поколениям, родившимся в молодых государствах не понятно, какого это быть родом из страны, которой больше нет. В связи с этим хочется спросить, если бы ваши герои фильма «Селкинчек» родились в другом временном промежутке, позже, изменились бы сами персонажи, или для этого прошло слишком мало времени?

- «Где твой дом, улитка?» – так назывался мой первый полнометражный фильм, снятый на студии Толомуша Океева, финансируемый Союзным Госкино под патронажем центра Ролана Быкова. Это был шанс для меня доказать свою состоятельность как творческого индивидуума. На пути к достижению цели возникает недовольство самим собой, разочарование, но если ты знаешь, для чего тебе этот опыт, какое влияние он должен оказать на твою жизнь, то каждый шаг дополняет, расширяет и возвышает другой, образуя лестницу, по которой ты карабкаешься, познавая свое истинное я. Распался СССР и все мы оказались в эпицентре катаклизма, уничтожающего все советское прошлое. В эти смутные времена появился «Селкинчек», как поиск идентичности в новом кыргызском кино. Не случайно в фильме возникли деревья с ярковыраженными корнями, являя образный символ возвращения к истокам. Гадать, какими могли быть мои герои в другом временном промежутке, думаю, не продуктивно, а вот, если бы не советская «Улитка», не было бы и независимого «Селкинчека».

- Вы рассказывали, что вы не запоминаете имена режиссеров и название фильмов, и опыт, приобретенный через чужое искусство слишком, незначителен в вашей жизни. Тогда, есть ли события на ваш взгляд, через которые человек должен пройти в своей жизни, чтобы понять вас лучше?

- У человека должны быть комплексы неполноценности, уходящие корнями в детство, отрочество и юность. И это не как негативное явление, а мотивация достижения целей жизни. На пути к совершенству он не должен уповать на комплексы превосходства и стремиться к власти над окружающими людьми, соблюдая равновесие, амплитуду жизни. В Турине на кинофестивале после показа ко мне подошел один из зрителей и представился как второй режиссер Пьера Паоло Пазолини. Имени сейчас, конечно, не вспомню, но его интеллигентность, культура общения, анализ фильма тогда удивили меня. Но больше всего потрясло, с каким вниманием он посмотрел фильм и один из его вопросов обескуражил меня. Речь шла о рисунке мальчика «Девушка на качеле», который был в финале, и он спросил, подправлял ли кто-то рисунок. Я вспомнил, Талгат Асыранкулов, художник-постановщик, внес несколько штрихов и этот человек заметил и сказал, что зря художник это сделал, таким образом, испортил сакральное состояние мальчика. И этот итальянец с другим менталитетом, казалось, больше понимает и чувствует «Селкинчек», чем его создатели.

- Однажды вы сказали, что: «авторское кино подразумевает диалог». Вы чувствуете, что Киргизский зритель вам отвечает, реагирует на ваши фильмы? С кем вы ведете разговор в первую очередь?

- Отечественных почитателей моих фильмов, по моим ощущениям, становится гораздо больше. Разумеется, они не покрывают расходы даже на рекламу перед прокатом, и все же мы пытаемся каждый новый фильм показывать в кинотеатрах. И это важно бороться за преуможение своих зрителей. С приходом новых технологий и упрощением производства кино у нас в стране появились режиссеры, рассматривающие нашу сферу как бизнес. К их творчеству можно относиться по-разному, но в одном они преуспели и за это их стоит поблагодарить. Эти ребята вернули зрителей в кинотеатры и отчасти благодаря им открываются новые кинозалы. Во все времена противоборствовали искусство и коммерция. В западных странах существует разного рода защита авторского кино в виде законов, альтернативных кинотеатров, всевозможных центров и фондов, финансирующих производство и прокат. И мы должны перенять этот опыт, чтобы ограничить наплыв мэйнстрима. Когда опускаются руки и ты подавлен в унынии, какой-то случайный прохожий, извиняясь, может остановить тебя и сказать «спасибо за ваши фильмы» и ты оживаешь. Таких мало, которые ценят незаурядное, иное, но они мои зрители и я с ними вступаю в диалог.

- В одном интервью, вы сказали, что: «когда ты говоришь правду – ты никому не нравишься», если вы сейчас с этим согласны, как вы думаете в Центральной Азии, эта идея стало более актуально за последние 20 лет, или люди начинают проще реагировать на правду?

- Правда извечно актуальна. Псевдодемократические государства Центральной Азии всячески пытаются изжить ее, тем самым декларируя аномальные нравственно-духовные ценности правящей элиты. Правда не может существовать только путем аналитических рассуждений. Это, прежде всего, полнота жизни, согласие с нравственностью и справедливостью. В советскую эпоху правдоискательство было прерогативой кухни, а сейчас оно переместилось в социальные сети. Власть имущие вероломно контролируют интернет и любая порочащая их информация искусно интерпретируется в нужном им русле и, в конечном итоге, людям все сложнее становится понять истину. Если мы хотим социальной гармонии, всеобщей справедливости, мы должны научиться отделять зерна от плевел. Правда всегда соотносится с личностью человека, определяет что для него важно, формулирует образ духовной реальности и формирует его внутренний мир. Правда, как искусство, нужно выстрадать.

- Аутентические звуки и мелодии в ваших произведениях дают прочувствовать драму еще глубже. Звуки ветра, голоса скорбящих женщин, колебания предметов очень душевно действуют в картине. Скажите, а какая музыка играет в вашей повседневной жизни? 

- Музыка – это звуки, которые окружают меня. Вы слышали, как падает тополинный пух? Не знаю, сколько времени наблюдал за летящим пухом, но словно впал в кому и в этом безмолвном созерцании будто бы почувствовал звон пуха. Иногда пауза дает возможность услышать нечто невообразимое, как это состояние цветения тополя. Мы практически забываем о тишине как об одном из основных составляющих звука, не используем возможности и разнообразие шумов в драматургии звука, машинально протягиваем музыку под изображение и довольствуемся сделанным. В идеале, тишина и сложная палитра шумов должны формировать полифоническое звучание состояния фильма. Не знаю, говорят ли в киношколах о таких нюансах в решении звука, во всяком случае, начинающие режиссеры должны знать, что существует альтернативный подход. Можно было бы в качестве эксперимента снять курсовые без реплик и музыки, чтобы посредством изображения и шумов могли передать сюжет и чувства. Кстати, когда я говорю о звуке, не имею ввиду только природу, но подразумеваю и технические шумы. Например, я активно использую гул электрических проводов. Перефразируя кредо поэта Олжаса Сулейменова, я говорю «Возвысить звуки, не принижая музыку».

- Если бы вы могли поговорить за бокалом вина с кем угодно, кто когда когда-либо существовал, кого бы вы выбрали для этого разговора?

- С Богом.

- В чем на ваш взгляд рецепт счастья? Со стороны вы выглядите счастливым человеком, поделитесь секретом, что сегодня молодой человек может сделать, чтобы стать счастливее?

- Познать себя, оставаясь самим собой.

 

На осенней прогулке я слушал присланные Дарежаном Омирбаевым притчи и случайно обратил внимание на летающих рядом ласточек. Птицы носились низко над землей, издавая пронзительный свист. Мне показалось, они прощаются со мной. И я решил поделиться этими ощущениями и написал Дарежану трехстишие:

Слушая мастера,

Не попрощался с ласточками,

Зачем тогда мудрые слова…